В Музыкальном театре появились новая Никия – Оксана Кардаш – и новый Солор – Сергей Мануйлов. Их первое выступление в «Баядерке» состоялось 29 июля. Подготовленное за полторы недели, оно выглядело тогда многообещающим наброском будущего дуэта. Поэтому, прежде чем оценивать танцовщиков, хотелось дождаться следующего спектакля. Возможность повторить дебют они получили, как и ожидалось, в самом начале осени, но, вопреки ожиданиям, не вместе, а порознь.

С рассоединением ведущей пары из балета исчез внутренний порыв, захватывавший, несмотря на все недоработки, в июле. Пропало взаимное притяжение двух существ, принадлежащих разным мирам, но стремящимся соединиться друг с другом. В итоге проиграли оба исполнителя. У Мануйлова заметно пострадали «Тени», лучше всего удавшиеся в прошлый раз. Теперь в них не было гармонии встретившихся душ, разлитого в холодном горном воздухе ощущения невозможного, но от того лишь более сладостного счастья. Зато появились не так уж необходимые в лирической сцене эффектные подчеркивания конца каждой фразы в дуэтах и совсем неуместная в ней бытовая жестикуляция. У Кардаш многое утратило адажио первой картины. Вместе с пластическим аккомпанементом прежнего партнера оно лишилось голубиной чистоты поцелуев и прикосновений, наполнявших танец теплом.

Никия – Оксана Кардаш, Солор – Сергей Мануйлов. Фото Яны Андрейчиковой-Юркевич

Все это, однако, не помешало увидеть личные достижения артистов.

Мануйлов полностью освоил техническую сторону первой для него большой классической партии. Отныне нет сомнений в его способности вести премьерский репертуар, а, следовательно, нет и необходимости дальше держать его талант, музыкальность, чуткость к содержанию произведения в рамках деми-характерного амплуа и эпизодических ролей в классике. Антре свадебного grand pas было, вдобавок, станцовано в очень идущей Сергею манере – мягко, непринужденно, «с запасом» энергии в каждом движении. После этого оставалось лишь пожалеть, что вариацию он исполнил в куда менее органичном для него героическом стиле.

Свободное овладение техникой позволило танцовщику сосредоточить основное внимание на образе. Камертоном для него, кажется, послужила музыка больших адажио «Баядерки». Их сентиментальная, восторженная романтика перелилась в нежную пластику, то оттенявшуюся штрихами властного аристократизма (в первой картине), то выступавшую во всей своей полноте (в тающих жестах пантомимного монолога, когда герой вспоминает о клятве). Общее впечатление дополняли подробности актерской игры: полные счастья взгляды, устремленные на Никию, совершенная растерянность перед царственным великолепием Гамзатти.

Безыскусная искренность этого Солора как нельзя лучше сочеталась бы с идеальной красотой Никии – Кардаш, вышедшей на сцену день спустя.

В первом акте она появилась из глубины храма как главная его тайна, как священное сокровище, открытое миру по случаю праздника. Ее корпус склонялся и выгибался, руки складывались в ритуальные положения, но танец оставался при этом классикой. Классике принадлежали и простые шаги, и жесты героини. Ориентальные изломы тела, предполагаемые хореографией, у Кардаш заметно смягчались. Чистые, гармоничные линии раскрывали душу пантеистки, в которой мирно уживаются религиозная вера, восторг перед пышным цветением восточной природы и сладкое томление первой любви. Душу, открытую радости и неспособную к злу. Непроницаемая грань отделяла эту баядерку от  кипевших вокруг нее страстей, делала ее недоступной для посягательств брамина, для ревнивых нападок Гамзатти. Те могли погубить героиню, но проникнуть в ее мир, разрушить его, было им не по силам. В «Танце с корзиной» после перекидных jeté Никия – Кардаш воздевала руки в трагическом жесте и тут же мягко опускала их, не в силах «выговорить» проклятье. Кантилена никнущих «минорных» па сменялась чередой просветленных полетов после того, как героиня получает цветы. (Сочиненное Натальей Макаровой продолжение номера подошло артистке едва ли не больше, чем могла бы подойти оригинальная хореография Петипа).

Никия – Оксана Кардаш, Солор – Сергей Мануйлов. Фото Светланы Аввакум

«Реальной» классике первого акта противопоставлялась фантастическая классика второго. Возникшая на скале Тень долгим жестом поднимала руку к небу, и скорбная гармония небытия разливалась от ее фигуры по сцене. Это настроение длили вздохи développé в адажио, аттитюды, белевшие в ночном мраке как мраморная скульптура. И лишь по мере развития grand pas от медленных частей к быстрым печаль постепенно растворялась в совершенстве классических комбинаций, где каждое движение балерины было самостоятельным произведением искусства.

Третий акт давал новое преломление образа. Не мстительный дух и не молящее видение, а собственные воспоминания преследовали Солора. Артистка добилась полной иллюзии движения в фокусе чужого взгляда. Здесь абсолютно на месте были все особенности ее танца – легчайший прыжок, выдерживающий сравнение с «зависаниями» в руках кавалера, стелющиеся по сцене pas de bourrée suivi с вибрирующим абрисом сливающихся в частых шажках стоп. Полупрозрачная фигура складывалась из теней, лежавших на храмовом барельефе, отделялась от каменной стены, приходила в движение. Снова и снова она вмешивалась в группы свадебного ансамбля, нарушала его течение, чтобы в финале увести Солора в светлую даль.

Оба артиста – и Мануйлов, и Кардаш, каждый по-своему – добрались через напластование мелодраматических ситуаций до лирических основ сюжета и выявили их в полную силу внутри наполненного восточными атрибутами пышного зрелища. Оба обнаружили тем самым несомненную общность подхода к «Баядерке». От того, глядя на них по отдельности, все время хотелось вновь собрать вместе две половины их прежнего дуэта.