Величайшее неопровержимое чудо —

 это вера людей в чудеса.

Жан Поль

         Человек идет в театр за волшебством, погружением в иную реальность, обретением утерянной веры в сказку и чудеса.

         Так, в канун рождественских и новогодних праздников приходят современные семьи на старый добрый балетный спектакль «Щелкунчик», впервые поставленный в 1892 году Львом Ивановым на великой сцене Мариинского театра, и ждут необыкновенного чуда, сотканного из великолепной музыки, ярких красок и превращений. Ждут вместе со своими детьми, затаив дыхание, что подарки растрогают, Щелкунчик покорит своей храбростью, Мышиный Король испугает, снежинки закружат и заметут, а вальсирующий сад цветов перенесет в мир вечной весны.

         Но все чаще современный театр отходит от традиционной формы повествования, углубляясь в поиски нового. Так на первый план выходит не содержание, характеры и моральная ценность произведения, а визуальный ряд – произведение становится не целью, а средством. Таким рупором для балетмейстера Алексея Ратманского стал «Щелкунчик», поставленный им в 2010 году для труппы Американского балетного театра.

     Алексей Ратманский — талантливый современный хореограф, его творческий багаж впечатляет, он признан, востребован и актуален. С 2009 года Ратманский работает с Американским балетным театром, одной из ведущих балетных трупп США. Сезоны АБТ проходят успешно, с компанией работают самые именитые современные балетмейстеры. Вклад же Ратманского колоссален и сейчас он как воздух необходим американскому балетному искусству. Но как художник влияет на труппу, так и труппа, окружение, зритель косвенно влияют на художника. И здесь трудно определить однозначно, что сделало первичным самого балетмейстера Ратманского, а не музыку, либретто и артистов — его собственная природа или те условия, в которых он работает в течение многих лет.

         Балет Ратманского уникальное художественное абсолютно современное произведение, в котором, как показалось, не осталось духа прошлого, духа старинных, немного запылившихся, книжек Гофмана. И это отличительная черта времени, в котором Алексей Ратманский работает технично, профессионально и органично.

         Хореограф cоздает многослойное и многоуровневое действо, витиеватую, интересную хореографию. Он охватывает своим балетмейстерским вниманием каждый уголок сцены, уплотняя воздух, превращая его в осязаемую атмосферу спектакля. Тем не менее, его «Щелкунчик» не оставил восторженного послевкусия.

         Спектакль начался с кухни и висящих над головами артистов аппетитных сарделек. Предпраздничная суета и неловкий момент... белая мышь в кастрюле, придавшая еще большую скорость движению детей, хозяев дома и прислуги. Лексика персонажей здесь весьма точна и остроумна. Смутил несколько зловещий интерьер кухни и блеклость всего визуального ряда: декораций, костюмов, света. Далее, следуя за огромными передвижными декорациями, зритель попадает на Рождественский бал: гости, дети и взрослые, подарки всех размеров и цветов, крутая лестница, волшебные часы и красавица-елка.

         Сцена домашнего бала предполагалась уютной, веселой, наполненной сюрпризами, но оставила ощущение геометрически выверенной композиции, где центральное место заняли выученные танцу дети. Вместо ожидаемого детского веселья, забавных игр и милых шалостей, автор создал суховатую, линейно-шахматную, почти неживую картинку. Оживил эту сцену ироничный танец двух неуклюжих, но всеми любимых старичков, которые смело присоединились к танцующим взрослым. Но в целом, домашний бал Ратманского и его соавторов не состоялся, не хватило озорства и праздничности, красочности костюмов. И это была уже вторая сцена, где костюмы всех героев отчаянно смущали, не давая насладиться прелестными образами ребят в панталончиках, кружевах и сюртучках, а также колоритными образами Арлекино и Коломбины, испанского, китайского и арабского танцев (все дивертисментные танцы последнего акта были представлены в первом, как подарки на рождественском балу от Дроссельмейера). Арабский же танец вообще вызвал чувство неловкости перед сидящими в зале детьми за четырех обольстительниц и одного лысого то ли джинна, то ли восточного принца. Волшебная арабская музыка Чайковского была подана под пряным соусом, приобретя совершенно взрослую двусмысленность.

         Сцена битвы оловянных солдатиков с мышами стала приятным театральным контрастом: выстроенная по всем законам драматургии и композиции, оригинальная и полифоническая, она вызвала изумление и приятное чувство восторга. Огромный стул и крошечная Клара (в русской версии Маша) на нем, Мышиный король и отчаянные солдатики под предводительством отважного Щелкунчика – все смешалось в небывалой битве. Уместный характерный хореографический язык, довольно простой и лаконичный, гениальное владение композиционным видением — и Ратманский создает совершенный игрушечный бой.

         Но вот на сцене в образах Принца и Принцессы (Щелкунчика и Клары «в мечтах») появляются премьеры АБТ. Балетмейстер искусно поставил все дуэты героев, соткал красивое кантиленное полотно из классических па, пируэтов и поддержек, но молодым премьерам не хватило артистичности и наполненности. Достаточно уверенное мастерство не спасло от желания публики аплодировать там, где артистом пришлось трудно, и ощущение театральности почти мгновенно сменилось ощущением присутствия на цирковом представлении. Маленькая Клара и Щелкунчик на первом плане были трогательны в своих еле уловимых прикосновениях, но параллельная история на заднем плане, в исполнении «больших» артистов, призванная создать и усилить эффект волшебства, только отвлекала: слишком механистично профессиональные танцовщики работали, лишив своих персонажей восторженности и сказочности.

         А позже юных героев закружила и замела зима – холодная, колючая и стремительная. Сцена Снежинок по Ратманскому получилась агрессивной, напористой, как настоящая метель. Получилась бесконечно сложная, выверенная, завораживающая композиция, которую по праву можно назвать чудом природы. Вот снег пошел мягкими пушистыми хлопьями, подул ветер и мягкость снежинок почти в одно мгновение сменилась причиняющей физическую боль вьюгой, злой и беспощадной. Отвлекало лишь то, что блестящая хореографическая композиция существовала несколько отдельно от музыки Чайковского.

         Вера в чудо и мечты о ласковой весне привели Клару и Щелкунчика в волшебную цветущую страну. Потрясающий вальс Чайковского и вновь достаточно неоднозначный танец цветов и четырех шмелей-танцовщиков, одетых в бархат. Сцена была поставлена безобидно и достойно, но четыре черных шмеля перетянули «хореографическое одеяло» на себя, сместив в действии все акценты в какую-то неведомую детям область. Возможно, замысел был более благородный и творческий, но конечный результат в итоге не вызвал ожидаемого впечатления и породил лишь ненужные вопросы.

         Спектакль состоялся, но удался ли? Этот вопрос не найдет единственно верного ответа. Дискуссия открыта. Ратманский создал свою реальность, на основе своих ценностей и мировоззрения. В «Щелкунчике» он успешно продемонстрировал зрителю свой талант хореографа, уверенно, местами гениально, но не трогательно. Все образы спектакля, такие знакомые и любимые, показались лишь кусочками так и не собранного пазла. Блестящая хореографическая история создавалась как будто без режиссерского замысла, без развития каждого отдельного образа и их взаимодействия. Возможно, балетмейстер ставил перед собой задачи другого рода, призывая зрителя увидеть любимую историю в новом свете, но тогда стоит признать, что художнику все же не хватило художественного такта, некой наивности повествования.

         Впечатление от спектакля в целом осталось скомканным и совершенно не сказочным. И это стало главным разочарованием вечера — самая искренняя рождественская история о волшебстве, чудесных снах и превращениях, вере в мечту и доброту окружающего мира, была лишена именно того, зачем зритель идет ее смотреть год за годом, вот уже второе столетие подряд.

Пусть же каждый современный художник вспомнит, что он родом из детства, родом из мира, где невозможное возможно, где образы, мечты, фантазии — сущность жизни.

Марина Медведева

Фото Эрин Байано