«Лебединое озеро» — тяжёлый спектакль для танцующей партию Одетты-Одиллии балерины, потому что в нём очень непросто удивить. Обычно градация зрительских впечатлений строится на плоскости «это было неважно» — «это было совершенно замечательно», но на «Лебедином озере» с Полиной Семионовой не нужно было обращаться ни к какой шкале, ведь штатная прима ABT и приглашённая балерина многих мировых трупп открыла зрителям, пришедшим 10 сентября в Михайловский театр Санкт-Петербурга, новые грани уже, казалось бы, до мелочей знакомой сказки.

 Танцовщица не сыграла, а прожила обе разнополярные роли. Нельзя сказать, что какой-то из образов-двойников удался балерине лучше; она смотрелась гармонично в обоих и одинаково легко справилась с хореографическим текстом белой и чёрной частей. Воспитанница русской школы, Полина Семионова танцует на иностранный манер, и это наложение разных школ и подходов, присутствующее в исполнительском слоге, создаёт в её лице одну из лучших балерин нашего времени и феноменально талантливую актрису. Отдельного внимания заслуживает тот факт, что актёрская составляющая обеих ролей в петербургском «Лебедином озере» была начисто лишена аффектации, чего можно было бы опасаться в случае с другой исполнительницей. Семионова ошеломляюще честна со зрителем. Она не боится заглянуть глубже во внутренний мир своих героинь и с большой психологической достоверностью извлечь его на суд не привыкшего к такой поразительной откровенности зрителя. Её Одетта отнюдь не прохладная в своей чистоте и юной красоте девушка, как часто её рисуют на сцене, это мятущаяся, беспокойная душа  —  не просто трепетная, но даже гиперчувствительная. От неё исходит непоколебимая моральная сила и какая-то целомудренная страстность, с которой она плавает по волнам прекрасной музыки Чайковского так, словно музыка эта была создана для взмахов именно этих рук-крыльев. Страх её перед незнакомцем Зигфридом и  горе после вести об его измене играют всей глубиной и неподдельностью чувств.  При этом она очень женственна и уязвима. Линии ног и изломы рук только подчёркивают хрупкость этой Одетты; малейшее неосторожное прикосновение будто заставит нежную лебединую деву растаять, рассыпаться на тысячи чистейших хрустальных осколков.  В Одиллии же Полины Семионовой —  удивительная чувственная магия, лукавая кошачья мягкость, вдруг срывающаяся на хищную резкость. В ней нет ничего от вульгарного вида коварной соблазнительницы, всеми правдами и неправдами старающейся завоевать принца. Она глубже и намного опаснее: Одиллия прямо-таки светится манящим обаянием инфернальности.  Своего чёрного лебедя балерина создаёт в первую очередь внутренне, артистически, а лишь потом играя на физическом контрасте, темпе и уровне жёсткости движения.

 Семионова в тот вечер безраздельно царила в обеих ипостасях своей героини на сцене, где равного ей по харизматичности компаньона на балетной передовой, увы, не нашлось.

  Партнёр Полины Семионовой Фридеман Фогель, премьер Штутгартского балета,  справился с филигранными техническими задачами с истинно немецкой аккруатностью, но его исполнительская манера была подлинно французской —  лёгкой и элегантной.  Правда, по сравнению с балериной, до глубины души трогающей неподдельным страданием и мгновенно покоряющей страстностью в образах белого и чёрного лебедей соответственно, его эмоциональная палитра выглядела более скудной. Вполне достойно отыгранные чувства Зигфрида рядом с искренними и глубокими переживаниями героини меркли. Фридман Фогель был ровен в ведении линии своего персонажа и как-то даже деликатен в драматически напряжённых эпизодах, но, быть может, то было стратегией, а не упущением. В этом раскрывающем в первую очередь балерину спектакле немецкий премьер галантно предоставил возможность эмоционально вести партнёрше, взяв на себя задачу подчеркнуть её сильные стороны. Однако Фогель-танцовщик, к счастью, не был так уступчив: он с чудной, аристократически-изысканной лёгкостью продемонстрировал все свои обширные технические возможности. Глядя на этого высокого артиста, думаешь отчего-то, что прыжки его могут быть тяжеловесными. Но это опасение — к слову, единственное — рассеивается в первые же минуты: полёты танцовщика невесомы, приземления бесшумны и почти всегда точны, стопы работают остро и чётко.

 Неплохой кордебалет и сильные солисты Михайловского рядом с безукоризненным, блистательным премьером и выложившей зрителям душу балериной потускнели. Пропасть между приглашённой звездой и труппой создавала не разница хореографического мастерства, лучше сказать: не только она. Гораздо сильнее обозначилась разница в профессиональной философии: труппа хорошо отрепетировала и выдержала артистическую сторону балета на уровне прекрасной актёрской игры, как и должна была, а прима характер своих персонажей самозабвенно выстрадала, так, как будто за пределами этого балета для неё не существовало ничего. Сотрудничество театра с такой артисткой — большое испытание для труппы и настоящий экзамен, на котором удобно оценивать её общий исполнительский уровень. Экзамен в итоге был сдан, но ясно, что не на высший балл. Все эти помарки и ошибки, конечно же, не критичны, но очень заметны рядом с кристальной технической безупречностью двух знаменитостей мирового уровня. По крайней мере, труппе есть у кого учиться, а это значит, что в последние годы и так активно преображающийся балет Михайловского театра на верном пути.

Наталья Плуталовская

Фото Jack Devant