Павла Глухова, балетмейстера молодого, но опытного и известного, с полным на то основанием можно назвать человеком, который сделал себя сам. Кажется, он не останавливается ни на минуту: постановки балетов и участие в различных танцевальных проектах в разных странах и городах сменяют друг друга с немалой скоростью, но качество его работ при этом возрастает год от года, и на смену юному начинающему хореографу приходит профессиональный художник с солидным бэкграундом и жаждой познания. Мне кажется, секрет успеха Павла Глухова в том, что он всегда готов учиться и любой, даже негативный, опыт способен обратить в плюс и использовать в работе. Мы поговорили с Павлом об успехе в профессии, участии в конкурсах, о терниях и о звёздах.

− Павел, в 2013 году вы закончили балетмейстерский факультет ГИТИСа (курс М. Л. Лавровского) и пустились в самостоятельный профессиональный путь. Как это было?

П.Г.: Ни у кого из нас нет одного выстроенного пути, когда известно, куда идти и к кому обращаться. Это всегда момент поиска и бесконечного желания показывать свои работы. Начинаешь участвовать в балетных конкурсах, фестивалях, то есть пытаешься показать свои работы как можно большему количеству людей для того, чтобы о тебе узнали зрители, узнали, что ты есть и что ты сочиняешь.

− Как вам кажется, если хореограф талантлив и много работает, он будет замечен в России?

П.Г.: Я думаю, что целеустремленный человек, который понимает, для чего он делает то, что он делает, всегда получит возможность найти свою дорогу. Я уверен в этом. Пусть даже везение будет не на его стороне - нацеленность на результат и работоспособность всегда могут сработать. Хотя, конечно, вопрос удачливости никто не отменял. Случай иногда решает всё. Но чтобы случай произошел, ты должен быть готов к нему. Не стоит сидеть и ждать этого случая: “может быть, кто-то мне позвонит”. Надо всё время предлагать себя, это своего рода рынок.

− Вас можно назвать человеком, который движется через тернии к звездам?

П.Г.: Абсолютно. Если говорить про творчество, то с этим как раз я не испытываю сложностей, а вот в остальном препятствий хватает. В первую очередь, люди, которые могли бы дать дорогу, позвать, пригласить - их не очень много и не все они заинтересованы в современной хореографии молодых постановщиков, потому что есть риск, а рисковать никому не хочется. Большинство хочет видеть постановки, понятные для зрителя и ожидаемо им принятые. В общем, экспериментировать никто не хочет.

− То есть вы хотите сказать, что современный танец в России до сих пор находится в разделе “эксперимент”?

П.Г.: Конечно. Подвижки есть, но к современной хореографии относятся с опаской и с большим контролем курируют такого рода постановки. То есть тебе не доверяют в большинстве случаев. Как правило, говорят: “мы хотим видеть вот это и это, сделай нам круто”, а полностью отдать творческий процесс художнику, чтобы он сделал всё, как видит сам – нечасто такое бывает.

− Это на периферии такое происходит или повсеместная история?

П.Г.: Это от географии не зависит. Мне в этом плане немного легче, потому что я себе кое-какое имя уже сделал, мне больше доверяют и я уже такого препятствия и такого осторожничанья практически не ощущаю. Руководители театров сейчас больше готовы к эксперименту, и в целом отношение к таким постановкам уже гораздо спокойнее. То есть таких вопросов: “зачем вы здесь валяетесь на полу? кто вас просил? вы считаете это современным танцем?” уже гораздо меньше. Но у всех разные представления о современном танце и о том, как это должно выглядеть, и доверия в этом плане минимальное количество. Но тем молодым ребятам-хореографам, которые идут за мной, уже гораздо легче, мне кажется.

− Как вы сами называете стиль, в котором сочиняете?

П.Г.: Его сложно обозначить одним ёмким словом. Всё, что я вбирал как танцовщик, все те техники и все те спектакли, что я сам танцевал, в любом случае отражаются на той хореографии, что я выдаю. Не знаю, можно ли сказать, что это авторская хореография, надеюсь, что можно. Это, наверное, самое крутое, что может быть в плане собственного развития в профессии.

− Авторская хореография на основе контемпорари?

П.Г.: Да, но с особыми нюансами, то, с чем я чуть больше работаю: эстетика, линии, форма, графика, и это я в нее привношу. Мне нравится хип-хоп, и эту стилистику я вкрапляю в то, что сочиняю. Просто стараюсь делать это максимально органичным и интересным.

− В 2015 году вы принимали участие в телевизионном шоу «Танцуй», которое к балету, в общем, имеет мало отношения. Это был компромисс на пути к признанию? Для чего вам это было надо?

П.Г.: Я бы не назвал это компромиссом, просто пока я молодой и есть возможность поучаствовать, мне это интересно, хоть я знаю, что я совсем не конкурсный человек, что мне будет сложно и я не совсем “из этой истории”, но при этом я понимаю также, что приобрету хороший опыт и, возможно, как-то иначе посмотрю на собственное творчество. В любом случае, это же совершенно другой формат, это работа с камерой, всё совсем другое, и мне было любопытно зайти в это поле, попробовать свои силы. Это стало своеобразным вызовом самому себе. Я начал там как танцовщик, а продолжил как хореограф и очень рад, что удалось на проекте поставить пару номеров. И они были удачные. Ну и после проекта мне сразу позвонили и попросили поставить номер. Так получился номер «1+1», и я очень благодарен за эту возможность.

− Любой конкурс – это соревнование и обсуждение. Как вы себя чувствуете, когда вас обсуждают?

П.Г.: Я не люблю конкуренцию. Мне сложно конкурировать, потому что спортивных задатков у меня нет. Я всё время нервничаю. Но мне нравится, когда меня обсуждают, когда люди, с которыми я могу не соглашаться и чьё мировоззрение мне не близко, вдруг находят в моей постановке что-то, чего я, может быть, туда не закладывал. Когда я чувствую заинтересованность моей работой – мне уже это нравится. Важно, чтобы постановка не просто прошла мимо, а как-то откликнулась внутри, и я уже этому рад.

− Это вы про позитивные отклики. А если отзыв негативный?

П.Г.: Я спокойно отношусь к критике. Достаточно взвешенно это воспринимаю и перевариваю, у меня нет к постороннему мнению никакой агрессии: «как же так, не поняли, не рассмотрели», такого нет. Я понимаю, что у меня могут быть ошибки и где-то я не сделал так, как нужно было. Я понимаю, что я не идеальный и кому-то могу не нравиться. Это абсолютно нормальная история. Самолюбие задето иногда, конечно, но я стараюсь к таким отзывам конструктивно подходить.

− Как вы к критикам относитесь? Вот, например, ваш коллега Александр Экман называет их паразитами. По его мнению, они сами ничего не могут и лишь паразитируют на искусстве.

П.Г.: Я всегда остро реагирую не на критиков и их критику, а на несправедливость и некомпетентность. Понимаете, современный танец в России - вид искусства достаточно молодой. По сути, он новорожденный. Он сейчас как ребенок: не умеет ходить, читать тоже не умеет пока, нельзя же его за это втаптывать в грязь. Нужно суметь понять, что это момент взросления и, собственно, именно его ты сейчас и наблюдаешь. Ошибки будут, и это нормально, но если хореограф делает честную работу и она стоила ему немалых сил, наверное, в этом случае стоит сделать акцент на хорошем в постановке, а не на плохом. Мне кажется, нужно уметь смотреть перспективно и понимать, что это этапы длинного пути.

− Скажите, а хотели бы участвовать в Мастерской молодых хореографов в Мариинском театре?

П.Г.: Конечно. Были попытки связаться с театром, но я понял, что это не совсем просто. Вернее, совсем не просто. Мариинский театр – это такая история для своих артистов, для тех, кто рядом: для танцовщиков Мариинского театра, или для людей, которых руководство знает и каким-то образом с ними взаимодействует или находится в диалоге. А когда балетмейстер где-то за пределами Мариинского и у него нет контакта с нужными людьми, он не сможет в эту Мастерскую попасть. То же самое и с фестивалем «Точка пересечения» в Музыкальном театре имени К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко. Туда тоже хочу попасть, но пока этого не случается. Сейчас я нашел людей, у которых чуть более прямая дорожка к организаторам этого мероприятия, может быть, сложится, не знаю.

− Вы имели опыт взаимодействия с несколькими зарубежными кампаниями. Что после этого больше пригодилось на практике?

П.Г.: Это совершенно разные истории: израильский проект Recall action приехал в Россию, и пересечение с ним оказалось бесценным опытом. Это было полное погружение в технику «Гага». В зале мы работали без зеркала, это принципиальный подход израильтян, и я видел, как меняются ребята вокруг меня, как с каждым днем они становятся лучше технически. Через месяц нам показали запись с видеокамер и я поразился тому, что могу так технично работать, что моё тело способно так двигаться. Я просто понял, что нам всем подарили настоящее чудо, когда ты своим телом начинаешь делать вещи, которые еще совсем недавно ты не мог даже представить. Это была колоссальная разница между «было» и «стало». Я понял, что техника действительно работает. Но есть важный нюанс: она очень быстро уходит, если ты не практикуешь её постоянно. В технике «Гага» не получится существовать время от времени, в ней нужно жить и жить постоянно, но то, что это работает – это абсолютно точно. Я даже сочинять стал иначе. Это был колоссальный вклад. В студии Уэйна МакГрегора такого не случилось. Там были свои полезные моменты, я много наблюдал, но нами там не занимались. Мы были больше наблюдателями за процессом, но внутрь него нас не допускали. Как-то кардинально меня эта стажировка не поменяла, но обогатила однозначно.

− Насколько сейчас, на ваш взгляд, уровень танцовщиков современного танца соответствует техническим запросам хореографов? Бывает так, что хореографическая мысль летит, а танцовщики не могут её адекватно воплотить?

П.Г.: Мне кажется, проблема не в артистах, а в хореографах. Есть очень много способных артистов, с прокачанными воспитанными телами, с потенциалом, и я вижу, что они не всегда получают тот материал, который соответствует их техническим возможностям и который поможет им подняться на уровень выше. Мне не кажется, что у нас слабые танцовщики, это не так. И я всегда за сложность хореографии: пусть сейчас танцовщик с ней не справляется, но это поможет ему в скором будущем расширить свой потенциал. Я всегда за усложнение, это тот люфт, который позволяет танцовщикам развиваться.

− В нашей стране нет системного подхода к обучению современному танцу, как, например, в Нидерландах. Что нужно сделать в России прямо сейчас, чтобы современный танец развивался?

П.Г.: Нужно пересмотреть всю образовательную систему. У нас очень много хореографических Школ, они как раз и есть та база, на которой может и должно происходить обучение современному танцу. Но этого не происходит. Потому что система не хочет меняться: как преподавали классический и характерный танцы, так и будем преподавать, а дальше нам не интересно. Также я понимаю, что есть дефицит квалифицированных преподавателей, и это большая проблема. Но то, что в балетных училищах уже давно должен преподаваться современный танец – это однозначно. Это давно уже требуется и необходимо. Причём правильнее было бы выделить направление «Современный танец» в отдельную категорию.

− То есть невозможно учить и классическому танцу, и модерну одних и тех же ребят, а потом рассчитывать на то, что кто-то из них сможет исполнять модерн на адекватном уровне, как это сейчас везде и происходит?

П.Г.: Конечно. Это должны быть разные направления. Если ты учишь детей народному танцу, как можно в конце обучения требовать от них стать исполнителями контемпорари или классики? Это невозможно.

− Всё-таки это должна быть школа Современного танца?

П.Г.: Именно так.

− Вы преподаёте в различных популярных сейчас студиях танца? Вам не жалко тратить время на любителей?

П.Г.: Жалко, конечно. Иногда я понимаю, что это совершенно бесполезная работа. Но я к этому стараюсь объективно относиться: ты и зарабатываешь деньги в этот момент, и какие-то вещи для себя перепроверяешь. Так что в этой деятельности можно найти много положительных моментов. Но то, что это разово и большого выхлопа от этого не будет – это я тоже понимаю.

− Мы с вами беседуем во время Фестиваля «Контекст», где вы представляете, уже как лауреат прошлых лет, свой балет «Когда папа был маленьким». На какие темы, по вашему мнению, может и должен сейчас разговаривать современный танец? На какие темы вам хочется «поговорить»?

П.Г.: Когда я увидел всю программу Конкурса молодых хореографов целиком, я порадовался тому, что хореографы ставят именно на те темы, которые их по-настоящему волнуют и они хотят говорить о чём-то очень, очень для них важном. И пандемия, как мне кажется, поспособствовала этому желанию, сдвинула хореографов на более личные темы. Дальше уже можно обсуждать, что нравится, что не близко, но то, что это всё очень искренне, абсолютно точно. Я это чувствую и мне это нравится. Лично мне сейчас интересен поиск себя, обозначение себя: увидеть и почувствовать себя мужчиной, стать мужчиной, почувствовать себя ранимым и не боятся этого. Боязнь потерять близкого и желание сказать об этом кому-то, кроме себя самого. Эти темы касаются нас всех, и внутри у всех они приблизительно одинаковые. Мы все хотим искренности, чтобы нас приняли, пожалели, выслушали, по крайней мере. Не бояться говорить о том, что тебя гложет, что тебя беспокоит. Мне это кажется очень важным.

− Вам хотелось бы иметь свою труппу?

П.Г.: Честно говоря, всегда этого побаивался. Это с одной стороны освободит меня: рядом единомышленники, не надо больше искать артистов для постановок, но с другой стороны – ограничит, это вторая семья и ты должен принадлежать только им, ставить только на них. Это огромная ответственность за людей, которые зависят от тебя. Это дом, семья. Я пока не готов к такому.

− Вы отслеживаете постановки западных хореографов? Кто из них вам интересен, близок?

П.Г.: Да, есть хореографы, близкие мне по духу, но в разные периоды жизни, это разные люди, кумиров у меня нет. Сейчас мне интересны Хофеш Шехтер и Эммануэль Гат. Мне близки темы, которые они используют, мне нравится то, как они работают с музыкой, хрустальность композиций и то, насколько они сложны. Это целый процесс, чтобы именно так выстроить танец. Мне есть, чему у них поучиться. Я понимаю, что я так не смогу, но очень хотел бы научиться.

− То есть вам интересны те балетмейстеры, которые могут так, как не можете вы?

П.Г.: Да.

− Для вас творческое “выгорание” - актуальная тема?

П.Г.: Это абсолютно моя тема. В какой-то момент чувствуешь, что хореографию из себя ты уже вытаскиваешь, иссякают запасы вдохновения и мысли. Но мне для того, чтобы “перезарядиться”, не нужно очень много времени. Достаточно недели, чтобы отдохнуть, наполниться - и вот я уже начинаю чувствовать, что у меня «чешутся руки» и я опять хочу и могу работать. Но, конечно, чтобы выдавать новый материал, новые мысли, нужно получить что-то извне, нужно очиститься. Это важно.

− Где вы находите это «извне» и как вы очищаетесь?

П.Г.: Мне важен мой дом: моя жена и дети. Мне важно приехать к родителям в деревню Тимшино, мне важно побыть на той земле, где я родился и вырос. Я очень сильно чувствую энергию этого места. Несмотря на то, что я сейчас не могу там жить и не хочу там жить, мне важно туда возвращаться, пусть даже на два-три дня. Именно там, среди близких людей, которые не понимают до конца, чем конкретно я занимаюсь и не знают толком, что такое балет, я отдыхаю. Там абсолютная глухомань, настоящая деревенская жизнь, там не очень много домов. Но требующееся мне “обнуление” происходит именно там. Земля, где ты родился - это место, которое иначе с тобой общается: оно энергетически наполнено тобой, твоим детством, твоими воспоминаниями. И побыть с семьей, с детьми в Москве - тоже очень важно. Это переключение и эмоциональное, и психофизическое. И книги, конечно.

− Что сейчас читаете?

П.Г.: Сейчас увлечен книгой “Sapiens” Юваля Ноя Харари. Всегда хотелось понять, почему мы такие, а не другие.

Фото Rust2D