Сама по себе идея не так увлекательна, как форма,

в которой она преподносится.

Гай Ричи

Трехактный балет «Ярославна. Затмение» – первая масштабная работа хореографа Владимира Варнавы на сцене Мариинского театра. До этого Варнава четыре сезона участвовал в Мастерской молодых хореографов. Увидевший постановку «Глина» Жан-Кристоф Майо предложил талантливому «парню из России» сделать спектакль с его труппой Балет Монте-Карло – так возник «Поцелуй феи» Стравинского. Только Мастерской, не в пример другим ее участникам, творческая жизнь Варнавы все это время не ограничивалась, были нашумевшие самостоятельные проекты: «золотомасочный» «Пассажир», «Видение розы», «Моцарт и Сальери». Результатом непрекращающейся плодотворной работы стало приглашение в Пермь, где в рамках Дягилевского фестиваля состоялся балет «Петрушка» Стравинского (см. статью об этом на сайте журнала).

Игорь - Юрий Смекалов. Фото Валентина Барановского

Заказ Мариинского театра оказался не из простых, но Варнава, поместив героев русского эпоса в мир интернационального фэнтези (подобно кинорежиссеру Гаю Ричи, перенесшего Короля Артура в Лондиниум), показал, как из древней и, что там греха таить, довольно скучной истории, расскажи он ее в классической традиции, можно сделать современную захватывающую экшн-сагу и гуманистический манифест одновременно.

Совершенно хладнокровно Варнава вошел во взаимодействие с колоссальной партитурой Бориса Тищенко 1974 года (в том же году Олег Виноградов совместно с режиссером Юрием Любимовым поставил балет «Ярославна» в Малом оперном театре). Поймав ее мощные энергетические потоки, балетмейстер ступил в музыкальный мир древнерусской архаики равноправным творцом, не испытывающим никакого давления композиторского авторитета. Отсутствие подобострастного пиетета к партитуре, к чему балетный театр вообще-то очень склонен, не отменяющего при этом ее скрупулёзного изучения, стало залогом успеха балета. Партитура покорилась, музыка не отторгала действо и не доминировала над ним, рождая союз неимоверной эмоциональной силы. Вершинами которого стали монолог Дива в мощнейшем исполнении Григория Попова, половецкая оргия, финал балета.

Герои спектакля существуют вне времени и пространства. История могла произойти и тысячу лет назад, и вчера. Мастерски воплотила в жизнь идею мира-фэнтези художник-постановщик спектакля Галя Солодовникова. Декорации создавали мир живой, пока светило солнце, и мертвый, внушающий ужас, при затмении. Прекрасные в своей многозначности костюмы состоят из деталей разных эпох: так, красный мундир князя Игоря снабжен «пластиковыми» остроконечными наплечниками, словно бы переместившимися на него из космической одиссеи, растатуированный Див с шипастым позвоночником похож на одного из страшных киногероев Питера Джексона, Кончак при некоторых характерных признаках половецкого хана – прическа и борода – носит армейские брюки-галифе, а у дружинников Игоря светящиеся мечи. Чтобы окончательно размыть исторические рамки, главные действующие лица лишены титулов: просто Игорь, просто Ярославна, просто Кончак – просто люди, вполне возможно, наши современники.

Ярославна - Злата Ялинич. Фото Натальи Разиной

Армия Игоря, одетая в спортивную защиту регбистов (нагрудники, наколенники, налокотники, пластиковые шлемы белого цвета), идет в поход и, как любая армия, сеет вокруг себя разрушение и смерть. В единый миг разворачивается перед зрителем история цивилизации и ее войн: гипсовый детский хоровод фонтана «Бармалей», единственно уцелевшего в стертом с лица земли Сталинграде, и атомная подводная лодка сменяются возвращением армии в доисторические времена, к динозаврам. И уже не понятно, на какую именно войну позвал этих глупых спортивных мальчиков Игорь, поддавшийся затмению разума. Прошедшую? А может, будущую? Или ту, которая начинается сейчас, пока идет спектакль?

Князь Игорь у Варнавы проходит путь от ослепления/затмения к прозрению. За его душу (тема, давно облюбованная балетным театром) силы добра борются с вселенскими силами зла, при этом, как водится, сам Игорь, самовлюбленный и эгоистичный, жаждущий ратной славы любой ценой, об этом и не подозревает.

За добро в балете отвечают Святые (две танцовщицы), чьи пластика, жесты и ярко-желтый цвет костюмов созвучны традиции христианской иконописи с ее открытыми ладонями и светящимися золотыми нимбами (в спектакле головные уборы действительно светились), и Мальчик-пахарь (травести) – замечательный образ мирного, созидающего начала; так Андрей Платонов в одном из рассказов противопоставляет войне хозяйственный гуманизм крестьянина Прохорова: «Он мог, склонившись на дороге, поднять комок земли и кинуть его на поле, – чтоб и этот комок тоже мог рожать зерно, а не растаптываться без пользы в прах ногами». И, конечно, Ярославна, которая и есть солнце. Причем образ светила создатели спектакля оформили визуально: конструкцию в виде солнца с одной и зеркала/затмения с другой стороны выкатывала на сцену Ярославна, находясь или в ней, или возле нее.

Силы зла – требующий человеческих жертвоприношений Див и коварные половцы во главе с Кончаком, предлагающие Игорю и его дружине женщин, вино, награды, почести. Все, правда, окажется обманом, страшным искушением, поддавшись которому Игорь погубит воинов, а сам из лихого военачальника превратится в жалкого пленного, после разгрома собственной армии продолжающего цепляться за жизнь, моля о пощаде.

Див - Григорий Попов. Фото Валентина Барановского

Именно такой Игорь – обугленный обломок войны – возвращается к Ярославне. До этого момента балет рисковал быть переименованным в «Князь Игорь», а монументальный образ героя грозил заслонить лирическую и потому неброскую Ярославну, но финал уравновесил пропорции образов, став гимном Женщине, ее долготерпению и преданности. Плач Ярославны, помноженный на «тысячи и тысячи» женских пластических голосов, зазвучал страшным набатом о тех, кто никогда не вернется к своим ярославнам. Игорь, возвративший меч в камень (из него в начале балета он его вынимает), опускается перед ними на колени.

Хореография Варнавы немногословна и точна, как верный диагноз хорошего врача. Парой движений он создает зримый образ персонажа, который стоит перед глазами, словно ожившая картина: вот бьющий себя в грудь, взлетающий над армией в прыжках эгоистичный Игорь, вот склоненная от невыносимой тоски по Игорю Ярославна, передвигающаяся маленькими шажками на высоких полупальцах, Половецкая дева, пересекающая сцену размашистыми подскоками, Див, ползающий на руках, с ногами подобными хвосту, как отвратительная рептилия. Наделенных «речью» героев оживили артисты, вдохнувшие в персонажей многовековой давности жизнь. Юрий Смекалов мастерски, со свойственным ему апломбом, передал мучительный переход человеческого сознания от надменности к смирению. Борис Акунин как-то сказал, что женщина или гораздо лучше мужчины, или гораздо хуже него: Злата Ялинич создала образ женщины, которая гораздо лучше любимого мужчины и, как выяснилось, – сильнее. У Кристины Шапран получилась отчаянная, трогательная в своем диком неистовстве Половецкая дева, оказавшаяся смелее многих мужчин. Владислав Шумаков предстал опасным, гибким как лоза Кончаком – он, как Хаджи-Мурат, расслабляет врага «своим детским добродушием, такой доброй улыбкой, что кажется не чужим, а давно знакомым приятелем», уже приготовив для него смертельную ловушку. Мощнейший образ создал Григорий Попов: его Див внушает такой ужас, что чувствуешь, как мурашки бегут по спине, а на голове шевелятся волосы.

После спектакля вспомнился еще один герой русской литературы, подпоручик Ромашов, мечтавший, что все когда-нибудь скажут «нет» войне: «Положим, завтра, положим, сию секунду эта мысль пришла в голову всем: русским, немцам, англичанам, японцам... И вот уже нет больше войны, нет офицеров и солдат, все разошлись по домам. Что же будет? Да, что будет тогда? Ведь всё, всё человечество сказало: не хочу кровопролития. Кто же тогда пойдет с оружием и с насилием? Никто. Что же случится? Или, может быть, тогда все помирятся? Уступят друг другу? Поделятся? Простят?».

Ярославна- Злата Ялинич, Игорь - Юрий Смекалов, Мальчик-пахарь - Анна Смирнова

Фото Валентина Барановского