Революционный балет «Двенадцать»: как чувствует себя авангард из 1960-х в 2020-х

Балет «Двенадцать» в хореографии Александра Сергеева. Фото Наташи Разиной

На сцену Мариинского театра вернулся балет Бориса Тищенко «Двенадцать», в далеком 1964 году поставленный гениальным Якобсоном. Инициатором премьеры выступил Валерий Гергиев, проявивший интерес, в первую очередь, к талантливой партитуре. В свое время она была воспринята как крайне смелый авангард, каковым остается и поныне. Хореографию поручили создать Александру Сергееву – солисту труппы, автору нескольких камерных постановок и танцев в операх, идущих в Мариинке. Сергеев смело приступил к работе с поэмой, вспомнил, но не стал копировать опыт Якобсона, придумал свою идею и концепцию вечера. Решительно обошелся постановщик с литературным источником. Каким бы вызывающим не был когда-то пафос блоковских строк о крушении старого мира, он принадлежит ушедшей исторической эпохе и едва ли вызывает живой отклик в сердцах современных зрителей. Хореограф постарался актуализировать сюжет, смахнув с него пыльный налет времени. Следуя в целом фабуле, Сергеев переосмыслил и обобщил образы солдат, проституток и лиходеев времен Гражданской войны так, чтобы они не выглядели «реликтами» прошлого. Удалось Александру также услышать и понять музыкальную образность Тищенко, войти с ней в контакт.

Несмотря на то, что в 1960-х события поэмы были народу куда как понятнее, а к оживлению образов поэмы «Двенадцать» приложили руку два очень значительных художника ХХ века, спектакль в репертуаре Театра имени Кирова не задержался. Решающую роль сыграли идеологические вопросы, сомнения в подходе к трактовке поэмы, избранном Якобсоном. Если смотреть с позиции сегодняшнего дня, то Сергеев получил непростое задание – прикоснуться к музыкальному шедевру и к балету с неясной судьбой. Партитура Тищенко не стала проще для восприятия. И даже про Блока, «Двенадцать» и тему произведения сегодня уже нужно напоминать и разъяснять.Что балетмейстер и сделал, включив в спектакль декламацию полного текста поэмы. Также было добавлено к «основному времени» что-то вроде введения – три песни на музыку Тищенко и стихи Цветаевой. Оформил балета Л. Алексеев в условно-минималистичном ключе – минимум декораций (черный кабинет, большие подсвеченные изнутри кубы с разными функциями, свисающие с потолка лампы), лаконичные костюмы (безликие штатские плащи и военные шинели, обтягивающие комбинезоны с прорисованными мышцами). Общей атмосфере – полумрак, ощущение холодного зимнего ветра, неясные тени по углам – содействовал художник по свету К. Бинкин.

Первый эпизод одноактного вечера показался оторванным от его основной части и очень искусственно – лишь общим авторством Тищенко – к ней «пришитым». В левой части сцены за роялем расположился пианист. В центре, на лестнице-трибуне – певица. Справа исполнили дуэт танцовщики (Д. Устюжанина, Я. Байбордин). Сцену декорировали светящимися гранями-ребрами, образовавшими полый куб. Тусклый свет «ребер» создал эффект ирреальности происходящего. Внутри кубов разместились танцовщики и пианист. Разобрать слова стихов Марины Цветаевой было сложно, отдельными вспышками звучали знакомые строки, но цельного впечатления не возникало. В связи с этим понять, что происходит на сцене и зачем, тоже оказалось затруднительно. Само исполнение было, конечно же, качественным и приятным. Ирина Шишкова (меццо-сопрано) и Анатолий Кузнецов (фортепиано) прекрасно выполнили порученные им задачи. Артисты балета постарались вложить душу в скупой набор движений и эмоционально сливались в неоклассическом дуэте. Спустя минут десять, когда песни были спеты, из зала раздался голос. Оказалось, что это сам Сергеев идет по темному партеру (в первый премьерный день на его месте была Е. Кондаурова) и читает Блока, а на занавес проецируется изображение чтеца, видоизмененное фильтром – темное, зыбкое, нерезкое. Чтение было небесполезным, вызвав много эмоций – возбуждение, смятение, сожаление, гнев, жалость, радость и ощущение предвкушения. Медленное шествование и интонирование Сергеева дополнили эффект от литературных перипетий. К этому моменту аппетит зрителя был хорошенько подогрет. И, наконец, пришла пора насытить его по-настоящему – музыкально-пластическим действом балета «Двенадцать».

Александр Сергеев в балете «Двенадцать». Фото Наташи Разиной

«Двенадцать» дали Сергееву почву для гораздо более ясного и содержательного высказывания, чем песни. На сцену он вывел всех героев поэмы. Перед нами прошла толпа представителей старого мира, появилась сексуальная Катька (Р. Шакирова) с веселым Ванькой (А. Тимофеев), вступили в права бесшабашный Петруха (Ф. Степин) сотоварищи. Катька оказалась повержена ревнивым любовником, оплакана подругами и бывшим, упакована в полупрозрачный кубический ящик и, по сути, забыта. Далее постановщик изобразил душевные страдания Петрухи и плавно перешел к коллективному разгулу строителей нового мира, одновременно похожих на бравых красноармейцев и уголовников-беспредельщиков. В финале Катька возникала снова, уже не такая, как в начале – потусторонняя и спокойная – и ее уводили за кулисы, в другой мир. Тот мир, из которого она произошла, на глазах разваливался – вместе с вылетающими из светящейся стены под треск выстрелов деталями-кубиками и похожими кубами побольше, вырывающимися из рук двенадцати, которые то падали вместе с ними, то снова вставали. Так, судя по философии спектакля, события сметают людей, задевая всех без разбору, и часто невинные становятся не только участниками, но и жертвами исторических и личных драм. А в глобальном масштабе на место одних сметённых встают другие, держа «революцьонный шаг».

Если отойти от фабулы, последовательно и внятно изложенной хореографом, на сцене происходило много всего чисто танцевального. Содержание пластическое развивалось параллельно с литературным. Сергеев проявил фантазию и изобретательность в сочинении комбинаций, дуэтов, в поиске оригинального выражения для своей задумки. Прежде всего, обратила на себя внимание музыкальность балетмейстера, который справился с темпо-ритмической структурой сочинения Тищенко и его схематичным мелодизмом, неожиданными подъемами и вдруг возникающими песенными интонациями. Максимально сильное впечатление произвел дуэт Петрухи сначала с чуть живой Катькой, а потом – с ее бездыханным телом, а также удалые сольные и массовые танцы Петрухи (неистовый Ф. Степин) и его команды. В хореографии, поставленной для двенадцати, были и энергия, и виртуозность, и разнообразие поз, прыжков, перестроений, ясность фразировки и четкая связь с музыкой. Создатели нового миропорядка у Сергеева получились настоящей силой, как и задумано Блоком, силой лихой и опасной.

В тексте некоторых партий были замечены парафразы на разных балетмейстеров и их спектакли. Вот мелькнули сложенные вытянутые руки-варежки и завернутые стопы фокинского Петрушки в движениях главного героя (хорошая ассоциация – а управляет ли он собой, или им управляют?). Вот пошагали гордо на пальцах девицы во главе с Катькой – совсем как Красавица из «Блудного сына» Баланчина, кстати, их товарка по профессии. Вот уселись, развалившись, собратья Петрухи в полукруг, разглядывая и будто оценивая друг друга – совсем как участники «Кармен» Алонсо. Вот соединились они в живую «змею», напомнившую «Глину» Варнавы. Знакомые пластические мотивы, осознанно или нет впаянные автором «Двенадцати» в свой хореографический текст, показали кругозор Сергеева и его умение играть с ассоциациями, устраивая перекличку с мэтрами. Были тут и узнаваемые художественные образы. В определенный момент двенадцать уселись за светящиеся кубы, расставленные в ряд в виде стола, будто ученики на знаменитой «Тайной вечере» Леонардо да Винчи. И присоединился к ним сам Христос, он же Чтец (А. Сергеев), видеть которого на сцене так хотел когда-то композитор. Христом и закончилось действие. На ярко-алой тряпке, загородившей сцену, возникли тени двенадцати и громадного Спасителя, их нерадивое воинство возглавляющего.

Часовой спектакль подкупил и порадовал многим. Во-первых, он выдвинул на первый план Александра Сергеева – талантливого балетмейстера, выпестованного родным Мариинским театром. Во-вторых, дал возможность услышать вживую мощную музыку Тищенко. В-третьих, театр приобрел в афишу (правда, неизвестно, надолго ли) новый балетный спектакль, который на фоне творческого «недоедания» последних нескольких лет нужен и ценен. Не хотелось бы углубляться в концептуальные поиски и оценку трактовки Сергеевым партитуры и поэмы. Творец имеет право на свое видение и соответствующее ему высказывание. Главное, чтобы то, что он сочинил, было интересно для зрителя, визуально полноценно и осмысленно, как и получилось у Сергеева в его «Двенадцати». Постановщик справился с сюжетным спектаклем и явно вышел на новый профессиональный уровень.

Рената Шакирова - Катька, Филипп Стёпин - Петруха. Фото Наташи Разиной

Балет «Двенадцать» в хореографии Александра Сергеева. Фото Наташи Разиной

Балет «Двенадцать» в хореографии Александра Сергеева. Фото Наташи Разиной

Все фото предоставлены пресс-службой Мариинского театра